Неточные совпадения
Журавль свой нос по шею
Засунул к
Волку в пасть и с трудностью
большеюКость вытащил и стал за труд просить.
Большая часть в нём, правда, были
Волки...
— Ссылка? Это установлено для того, чтоб подумать, поучиться. Да, скучновато. Четыре тысячи семьсот обывателей, никому — и самим себе — не нужных, беспомощных людей; они отстали от
больших городов лет на тридцать, на пятьдесят, и все, сплошь, заражены скептицизмом невежд. Со скуки — чудят. Пьют. Зимними ночами в город заходят
волки…
Через несколько дней из округа пришла телеграмма: немедленно устранить Кранца от преподавания. В
большую перемену немец вышел из гимназии, чтобы более туда не возвращаться. Зеленый и злой, он быстро шел по улице, не глядя по сторонам, весь поглощенный злобными мыслями, а за ним шла гурьба учеников, точно стая собачонок за затравленным, но все еще опасным
волком.
— Свое-то маленькое бросил, Галактион Михеич, а за
большим чужим погнался. С бритоусыми и табашниками начал знаться, с жидами и немцами смесился… Они-то, как
волки, пришли к нам, а ты в ихнюю стаю забежал… Ох, нехорошо, Галактион Михеич! Ох, велики наши грехи, и конца им нет!.. Зачем подружию милую обидел? Чадо милое, не лютуй, не злобься, не впадайся в ненужную ярость, ибо великий ответ дадим на великом судилище христове…
Если вдруг выпадет довольно глубокий снег четверти в две, пухлый и рыхлый до того, что нога зверя вязнет до земли, то башкирцы и другие азиатские и русские поселенцы травят, или, вернее сказать, давят, в
большом числе русаков не только выборзками, но и всякими дворными собаками, а лис и
волков заганивают верхами на лошадях и убивают одним ударом толстой ременной плети, от которой, впрочем, и человек не устоит на ногах.
Картечь есть не что иное, как маленькие пулечки или огромные дробины, несравненно крупнее безымянки; впрочем, величина их бывает различная, смотря по надобности; самую крупную картечь употребляют для зверей, как-то: медведей,
волков, оленей и проч., а маленькую — для
больших птиц, собравшихся в стаи, для лебедей, гусей, журавлей и дроф.
Подойдя поближе, я увидел совершенно разложившийся труп не то красного
волка, не то
большой рыжей собаки. Сильное зловоние принудило меня поскорее отойти в сторону. Немного подальше я нашел совершенно свежие следы
большого медведя. Зверь был тут совсем недавно. Он перевернул две колодины и что-то искал под ними, потом вырыл глубокую яму и зачем-то с соседнего дерева сорвал кору.
Как голодные
волки рыщут поморцы и
большую силу забирают через своих баб, потому как у них явный брак считается за самый
большой грех, а тайный блуд прощается.
Когда пошевни подъехали к заимке, навстречу бросились две
больших серых собаки, походивших на
волков. На их отчаянный лай и рычанье в окне показалась голова самого хозяина.
—
Большие тысячи, сказывают… Ну, их, значит, старцев, и порешили в лесу наши скитские, а деньги себе забрали. Есть тут один такой-то инок…
Волк он, а не инок. Теперь уж он откололся от скитов и свою веру объявил. Скитницу еще за собой увел… Вот про него и сказывают, что не миновали его рук убитые-то сибирские старцы.
Сначала
Волков приставал, чтоб я подарил ему Сергеевку, потом принимался торговать ее у моего отца; разумеется, я сердился и говорил разные глупости; наконец, повторили прежнее средство, еще с
большим успехом: вместо указа о солдатстве сочинили и написали свадебный договор, или рядную, в которой было сказано, что мой отец и мать, с моего согласия, потому что Сергеевка считалась моей собственностью, отдают ее в приданое за моей сестрицей в вечное владение П. Н. Волкову.
Вижу, вся женщина в расстройстве и в исступлении ума: я ее взял за руки и держу, а сам вглядываюсь и дивлюсь, как страшно она переменилась и где вся ее красота делась? тела даже на ней как нет, а только одни глаза среди темного лица как в ночи у
волка горят и еще будто против прежнего вдвое
больше стали, да недро разнесло, потому что тягость ее тогда к концу приходила, а личико в кулачок сжало, и по щекам черные космы трепятся.
«Ах вы,
волк вас ешь! Неужели с того, что вы меня богатее, то у вас и чувств
больше? Нет уже, что будет, то будет: после князю отслужу, а теперь себя не постыжу и сей невиданной красы скупостью не унижу».
А люди носились по палубе всё быстрее, выскочили классные пассажиры, кто-то прыгнул за борт, за ним — другой, и еще; двое мужиков и монах отбивали поленьями скамью, привинченную к палубе; с кормы бросили в воду
большую клетку с курами; среди палубы, около лестницы на капитанский мостик, стоял на коленях мужик и, кланяясь бежавшим мимо него, выл
волком...
— Да-с, сударь! Нехорошо! А еще великан!.. Оставьте меня; старый заяц
волков не боится, пускай его съедят! — и с этим Николай Афанасьич, кряхтя, влез в свою
большую крытую бричку и уехал.
Большой серый
волк стоял над спящею волчицей и зорко следил за подозрительным человеком в белой одежде, который бродит неизвестно зачем ночью около звериного жилья.
Росту
большого, глаза черные, и душа у него темная из глаз глядела, потому что всю жизнь этот человек в лесу один жил: медведь ему, люди говорили, все равно, что брат, а
волк — племянник.
Юсов. Именно выгнать. Не марай чиновников. Ты возьми, так за дело, а не за мошенничество. Возьми так, чтобы и проситель был не обижен и чтобы ты был доволен. Живи по закону; живи так, чтобы и
волки были сыты, и овцы целы. Что за большим-то гоняться! Курочка по зернышку клюет, да сыта бывает. А этот уж что за человек! Не нынче, так завтра под красную шапку угодит.
— Молчал бы! — крикнул Ананий, сурово сверкая глазами. — Тогда силы у человека
больше было… по силе и грехи! Тогда люди — как дубы были… И суд им от господа будет по силам их… Тела их будут взвешены, и измерят ангелы кровь их… и увидят ангелы божии, что не превысит грех тяжестью своей веса крови и тела… понимаешь?
Волка не осудит господь, если
волк овцу пожрет… но если крыса мерзкая повинна в овце — крысу осудит он!
Совсем близко подошел
волк к разыгравшимся зайцам, слышит, как они над ним смеются, а всех
больше — хвастун Заяц — косые глаза, длинные уши, короткий хвост.
— Не в пору ты разлакомился, Полуехт Степаныч… Дерево не по себе выбираешь, а
большая кость у
волка поперек горла встает.
Впрочем, это делается преимущественно с
волком, который может пробежать
большое расстояние; с лисой же надобно только наблюдать, чтоб она не залегла где-нибудь и не отдохнула.
Волков и лис добывают следующим образом: еще с осени, no-голу, не позже половины октября, на открытых местах, около
большого леса, или в мелком лесу, в перелесках, вообще, где чаще видают лис и
волков, кладут притравы, то есть бросают ободранную лошадь или корову, для того, чтоб
волки и лисы заблаговременно привыкли их кушать; впрочем, для этого пригодна всякая падаль или дохлая скотина.
Бывали примеры, что если
волки ходят на приваду стаей и один из них попадет в капкан, то все другие бросаются на него, разрывают в куски и даже съедают, так что на
большом утолоченном и окровавленном пространстве снега останется только лапа в капкане да клочки кожи и шерсти; это особенно случается около святок, когда наступает известное время течки.
— Волковня это у меня, а не дом, — говаривала, бывало, Марфа Андревна, проходя иногда с кем-нибудь по своим
большим нижним покоям. — Ишь, куда ни глянешь, хоть
волков пугай, пусто.
Нас непременно ждали, и с тех пор, как вечером разыгрываться метель, все были в
большой тревоге — не сбились ли мы с дороги или не случилось ли с нами какое-нибудь другое несчастье: могла сломаться в ухабе оглобля, — могли напасть
волки…
Филицата. Бабушка так рассуждает: хоть и в убыток, все-таки ему занятие; нарушь торговлю — при чем же он останется. Да уж морщится сама-то: видно, тяжело становится; а он — что дальше, то
больше понятие терять начинает. Приказчик есть у нас, Никандра, такой-то химик, так
волком и смотрит; путает хозяина-то еще пуще, от дела отводит; где хозяину — убыток, а ему — барыш. Слышим мы, на стороне-то так деньгами и пошвыривает, а пришел в одном сертучишке.
Когда он сердился, ноздри
большого, горбатого, красного носа широко раздувались и губы вздрагивали, обнажая два ряда крупных, как у
волка, желтых зубов.
— Он, — говорили, — сирота: ему
больше Господь простит, — особенно по ребячеству. Ему, если его на поноске дорогою медведь или
волк задерет и он на суд предстанет, одно отвечать: «не разумел, Господи», да и только.
Город имеет форму намогильного креста: в комле — женский монастырь и кладбище, вершину — Заречье — отрезала Путаница, па левом крыле — серая от старости тюрьма, а на правом — ветхая усадьба господ Бубновых,
большой, облупленный и оборванный дом: стропила па крыше его обнажены, точно ребра коня, задранного
волками, окна забиты досками, и сквозь щели их смотрит изнутри дома тьма и пустота.
— Разумеется.
Волки! — продолжал Александр Иванович с лукавой усмешкой. — Всё, будто не смысля, ему говорят: «Это, Василий Петрович, ты, должну, в правиле. Мы теперь как отца Петра увидим, тоже его об этом расспрошаем», а мне тут это все
больше шутя сказывают и говорят: «Не в порядках, говорят, все он гуторит». И прямо в глаза при нем его слова повторяют.
А они-то важничают, а они-то величаются! И опять
волк для красоты папиросу в зубы взял, но так как настоящей папиросы с огнем боялся, то взял шоколадную. Только вдруг откуда ни возьмись поднялась сильнейшая буря, прямо ураган, и такой подул ветер, что закружились по земле пыль, сухие листья и бумага. И как подул ветер под
большой зонтик, так полетел зонтик вверх и
волка за собой потащил через крышу, прямо к облакам.
Съел
волк желе, поцеловал своего милого волчоночка, нанял
большую подводу, лег на нее вместе с комодом и поехал к новому доктору...
Надела волчиха
большую шляпу с лентами, а волчаткам надела на ноги глубокие калоши, потому что после дождя была грязь. Сами же они с
волком всегда босые ходили, даже зимою.
Нечего делать: пришлось
волку на спину лечь и лапки поднять, пока выслушивал его доктор. В животе у
волка оказалось все хорошо. Потом взял доктор
большой железный молоток и постучал по голове — и в голове у
волка оказалось все в порядке.
И пришил ему зонтик
большой. Идет
волк по улице, зонтик распустил, и такой важный, ни на кого смотреть не хочет. А в это время дождь был, и все мокрые, один только
волк сухой. Смотрят на него все и удивляются...
Показал
волк, и все так и ахнули: всего-то от хвоста осталось один вершочек, не
больше. Покачал судья лысой головой и решил так...
И все остались очень довольны, как решил лысый судья. Даже сам
волк — и тот остался очень доволен. Ему, правда, без хвоста было очень неудобно: ни пыль подтереть нельзя, когда хочет сесть наземь, ни муху согнать. Да и так очень некрасиво без хвоста. Ну, побежал
волк к доктору, запыхался даже; позвонился и ждет. Вышел доктор, надел
большие очки и спрашивает...
А
волки все близятся, было их до пятидесяти, коли не
больше. Смелость зверей росла с каждой минутой: не дальше как в трех саженях сидели они вокруг костров, щелкали зубами и завывали. Лошади давно покинули торбы с лакомым овсом, жались в кучу и, прядая ушами, тревожно озирались. У Патапа Максимыча зуб на зуб не попадал; везде и всегда бесстрашный, он дрожал, как в лихорадке. Растолкали Дюкова, тот потянулся к своей лисьей шубе, зевнул во всю сласть и, оглянувшись, промолвил с невозмутимым спокойствием...
— Да,
волки теперь гуляют — ихня пора, — молвил дядя Онуфрий, — Господь им эту пору указал… Не одним людям, а всякой твари сказал он: «Раститеся и множитесь». Да… ихня пора… — И потом, немного помолчав, прибавил: — Значит, вы не в коренном лесу заночевали, а где-нибудь на рамени. Серый в теперешнюю пору в лесах не держится,
больше в поле норовит, теперь ему в лесу голодно. Беспременно на рамени ночевали, недалече от селенья. К нам-то с какой стороны подъехали?
Вдруг
большая дверь быстро распахнулась. Ввалился пьяный
Волк, растерзанный, растрепанный, все лицо в синяках и рубцах с запекшейся кровью, губы разбиты, глаза опухли, сам весь в грязи: по всем статьям кабацкий завсегдатель.
Собака заснула за двором. Голодный
волк набежал и хотел съесть ее. Собака и говорит: «
Волк! подожди меня есть, — теперь я костлява, худа. А вот, дай срок, хозяева будут свадьбу играть, тогда мне еды будет вволю, я разжирею, — лучше тогда меня съесть».
Волк поверил и ушел. Вот приходит он в другой раз и видит — собака лежит на крыше.
Волк и говорит: «Что ж, была свадьба?» А собака и говорит: «Вот что,
волк: коли другой раз застанешь меня сонную перед двором, не дожидайся
больше свадьбы».
По девственным ветвям прыгает
большая белка-белянка; при корнях серо-пестрый гад ползает, а ниже, меж водомоин и узких ущелий, в трущобах да в берлогах, да в каменистых пещерах, вырытых либо водой, либо временем, залегает черный и красноватый медведь, порскает лисица, рыщет
волк понурый да ходит человек бездомный, которого народ знает под общим именем «куклима четырехсторонней губернии», а сам он себя при дознаньях показывает спокойно и просто «Иваном родства непомнящим».
Чтобы
волк не укусил его за руки и чтобы не дать его голове ворочаться, Нилов
большие пальцы обеих рук вонзил в его шею около ключиц, словно шпоры…
Севши в коляску, Нилов опять стал с самого начала и с
большими подробностями рассказывать о том, как он на плотине боролся с
волком.
— Я советовал бы вам, мсье, взять вот этот прекрасный револьвер. Система Смит и Вессон. Последнее слово огнестрельной науки. Тройного действия, с экстрактором, бьет на шестьсот шагов, центрального боя. Обращаю, мсье, ваше внимание на чистоту отделки. Самая модная система, мсье… Ежедневно продаем по десятку для разбойников,
волков и любовников. Очень верный и сильный бой, бьет на
большой дистанции и убивает навылет жену и любовника. Что касается самоубийц, то, мсье, я не знаю лучшей системы…
И Нилов стал доказывать, что нет ничего легче, как убить
волка прикладом, и рассказал один случай, когда он одним ударом обыкновенной трости уложил на месте напавшую на него
большую бешеную собаку.
Отпуская в путь, дал ему государь письмо к старому боярину Карголомскому. А тот Карголомский жил по старым обычаям. И с бородой не пожелал было расстаться, но когда царь указал,
волком взвыл, а бороды себя лишил. Зато в другом во всем крепко старинки держался. Был у него сын, да под Нарвой убили его, после него осталась у старика Карголомского внучка. Ни за ним, ни перед ним никого
больше не было. А вотчин и в дому богатства — тьма тьмущая.
Такого учителя выражали желание достать для русской школы в Меррекюле, чем надеялись и достичь
большой экономии и пристыдить чухон; но прежде чем успели в этом, пришел в «собрание прихожан» мясник
Волков и заговорил для всех неучтиво и неласково, будто при постройке дома для меррекюльской поповки исконный враг наш дьявол смутил строителя так, что он и не мог хорошо различать своего от церковного; словом, возглашено знакомое слово «вор», и… пошло дело об обиде…